Года с тех пор не прошло, как со Змеем расправился Добрыня да царство его разорил, а уж стал премного известен на Руси новый богатырь – за страданья народные сполна отомстил. Освобожденные пленники Змеевы по всем княжествам, по всем городам разошлись и славу о подвиге молодого богатыря разнесли. Бывало о подвиге том люди сказки складывали да кое-что от себя прибавляли, слегка приукрашивали. Сказки те до Добрыни доходили, а он слушал их и плечами пожимал: “Вроде не было такого, а вроде могло бы и быть!..” А бывало люди издалека, аж из самого Новгорода, в стольный Киев приходили на чудо-богатыря русского посмотреть. Но все напрасно они приходили, так как не сидел Добрыня Никитич дома, а гулял-поезживал в чистое поле. Далеко от Киева отъезжал, находил широкие озера, тихие заводи и там охотился на гусей и белых лебедей. Ведь известно, что с луком и стрелами ловчее его никто не управлялся.
С того времени, как стал Добрыня в Дикое Поле поезживать, пошла о нем молва, будто нет сему молодцу соперника, нет другого такого богатыря, какой мог бы Добрыню одолеть. А Дикое Поле поле бескрайнее, много сюда заезжает богатырей, и из восточных стран заезжают витязи, и из западных. Потому оно и зовется Диким, что проходили по нему на Русь племена дикие, злые, многочисленные. Самое место доброму молодцу гулять! Самое место попугивать дерзких и норовистых!.. Вот и гулял Добрыня Никитич. Но побаивались его чужие витязи, обходили стороной. Увидят чужаки Добрынин красный плащ издалека, черный бунчук на древке копья приметят, разглядят зеленый кушак шелковый и спешат куда подальше. А Добрыня Никитич знай себе, стреляет гусей-лебедей, за лисой, за волком по полю гоняется.
И вот однажды дошла молва о непобедимом богатыре до небольшого города Мурома, а от него уж и до села Карачарова долетела. Да, может, недобрый язык донес ту молву до старого казака Ильи Муромца, может, позлить хотел, подразнить могучего богатыря, все ему не так рассказывал, как было. “Есть-де в городе Киеве молодец спесивый. Со всеми ругается, всем бахвалится, что в чистом поле ему никто не ровня. Будто всякого за ворот берет, из рубашки, как щенка, вытряхивает непорядок. А то, что Змея Горыныча убил, так то случайно. Появись в горах сорочинских другой Змей Горыныч не осилить его сему хвастливому молодцу!”
Тот язык недобрый еще много чего наплел, но к чему здесь пересказывать речи недостойные, когда бывает не для всех достойных речей место найдется!.. Своего он однако добился – наветчик недобрый – разозлил-раззодорил старого казака Илью Ивановича, разобидел могучего богатыря, ибо были у славного Муромца душа доверчивая, разум справедливый, а сердце у него было, ох, неуступчивое.
Грозно цыкнул на сплетника богатырь, со двора прогнал. А сам потихоньку стал в дорогу собираться.
Верного коня своего, коня любимого белого, как снег, с черной гривою седлал, уздал, все пряжки золотые застегивал, все шелковые шнурки завязывал. Облачился в крепкие доспехи; излюбленное, испытанное оружие выбирал все из стали заморской крепкой, звонкой, голубой.
Потом скакал Илья Муромец напрямик по чистому полю к городу Киеву. Ветер встречный в ушах посвистывал, бороду седую трепал. Стрелою летел могучий конь; ногами перебирал едва земли касался. А старый богатырь негодовал, зубами скрипел; думал: “Не бывало еще на Руси витязей хвастливых”. Решал, как наказать выскочку-молодца.
Немного времени прошло, въехал Илья Муромец в Киев. Давно в стольном граде не бывал. Видел, многое здесь изменилось: храмов прибавилось и нарядных горожан. Лица улыбающиеся радовали глаз. Но вдруг хмурился старый казак, черная молва ему покоя не давала, сердце неуступчивое ранила.
Улицу за улицей проезжал, оглядывал богатые подворья; искал на башенках флажок пестрый, ибо полагал, что у бахвала-молодца и флажок нескромный и лоб может быть золотом покрыт. Не нашел старый казак пестрого флажка. Увидел Илья Муромец маленьких ребят, играющих на площади, и спросил их:
Эй, ребята милые, будущие богатыри, подскажите-ка, где Добрынино подворье, где его широк-двор?
Отвечают уважительно мальцы:
Идем за нами, Илья Иванович, мы покажем, где живет славный киевский богатырь.
Понятно, что ребята так от чистого сердца, в радости сказали. Но почудилась Илье Муромцу в словах их скрытая насмешка над хвастливым молодцом. Все разгорался гнев у него в справедливом сердце, все темнело от ярости его лицо.
Дети малые, да сметливые, были рады угодить, скоро привели старого казака к Добрыниному дому, сами к Десятинной церкви убежали. Подъехал Илья Муромец под красивое узорчатое окно и кричит зычным голосом:
Дома ли молодой Добрынюшка Никитич? Дома ли сильнейший на Руси богатырь?..
Кричал так Илья Муромец, недобро кривился; на ворота крепкие, на забор высокий глядел – едва взглядом не прожигал.
Его голос услышала Добрынина матушка Амельфа Тимофеевна, поспешила к окну. Распахнула ставенки, открыла узорчатое окно. И увидела старого казака сидит Илья Муромец на могучем коне. Борода седа у богатыря, ветром всклокочена, лицо бледно, черные брови хмуро сдвинуты. Заподозрила неладное мудрая Амельфа Тимофеевна, но виду не показала. Встретила славного богатыря ласково:
Здравствуй, добрый человек! Здравствуй, Илья Иванович!..
Такому обхождению удивился старый богатырь:
Странно мне слышать твои слова, женщина. Ты так встречаешь меня, будто давно знаешь. Откуда тебе имя известно мое, откуда известно отчество?
Ему улыбнулась Амельфа Тимофеевна:
Как же мне не знать тебя, Илья Муромец, если мы с тобой не раз пили из одной чаши! Странно другое: что ты меня сразу не узнал.
В лицо ее внимательнее вгляделся старый казак, покачал головой:
Нет, уважаемая, никак не узнаю.
А ты вспомни, склонилась к нему Амельфа Тимофеевна, когда училась я у твоей родной матушки, ты ходить не мог, целыми днями сидел на печке кирпичной и глядел в окно. Мы с тобой тогда часто разговаривали...
Прояснилось лицо, припомнил эту женщину славный богатырь:
Ты была хороша, да. Завидная невеста! Жаль, я тогда ходить не мог – лучшие годочки свои просидел на кирпичной печке...
Весьма обрадовалась Амельфа Тимофеевна, что вспомнил ее наконец Илья Муромец, пригласила его:
Так входи же в дом! Я тебя хлебом-солью угощу, накормлю досыта, напою допьяна. Вижу, ты с дороги, Илья Иванович. Нужно тебе отдохнуть.
Однако отказался Илья Муромец:
Я сюда не есть приехал, любезная Амельфа Тимофеевна, и не пить зелено-вино. Ты скажи-ка лучше про свое любимое чадо малое. В доме он или нет?
Матушке Добрыниной очень не понравился грозный Муромца вид, забеспокоилась она и в то же время обрадовалась, что сына дома нет. А гостю сказала с сожалением:
Вот незадача-то! Ведь Добрыни дома и не случилось. Он уехал на любимые свои тихие заводи, на озера далекие стрелять гусей и белых лебедей. И уж всякому в Киеве известно: коли уедет на охоту Добрынюшка, то его никому не сыскать, пока сам не вернется, развела руками Амельфа Тимофеевна. А когда вернется, Добрыня не сказывал.
Сверкнул глазами из-под бровей Илья Муромец:
Мальчишка не найдет, не найдет молодец, а старый казак с бородой серебряной быстро отыщет.
Тут заволновалась Амельфа Тимофеевна:
Может, случилось что? Ты скажи. А если и случилось, моего Добрыню не обидь. Не кори его, не ругай, спеши миловать. Он один у меня, у вдовы горемычной. Кто, кроме него, будет под старость меня кормить-поить, за мной, старой, ухаживать? Кто мне скрасит последние дни?
Не давал обещаний старый казак. Тронул поводья Илья Муромец, послал коня горячего в раздольное чистое поле. Долго ездил туда-сюда, отыскал ближние озера, отыскал озера дальние, тихие заводи нашел. И увидел наконец вдалеке молодого богатыря. Действительно, подумал, крепкий человек и в плечах, и в ногах, и в ручищах есть чем похвастать. Да приметил еще издали, как диковинно Добрыня забавляется: скачет по полю на вороном богатырском коне, палицу булатную мечет левой рукой под самые небеса, потом ловит ее рукою правой и не допускает тяжелую до сырой земли. Истинно княжеское развлечение, славная воинская игра!..
Вот поближе подъехал Илья Муромец. Добрыня оставил развлечение, на незнакомца пристально поглядел, богатыря в нем увидел, да, верно, не понравилось ему хмурое лицо сего старого богатыря. Почуял Добрыня недоброе.
Здесь говорит Илья Муромец глухим голосом:
Ну здравствуй, дородный добрый молодец, здравствуй, самый сильный богатырь. Расскажи-ка мне про свою родину, про свое отечество!
В речах искушенному, не понравилось Добрыне Никитичу такое начало, почувствовал он в этих словах нечто обидное – насмешку богатырскую. И ответил:
Про родину мою, про славное отечество скажет тебе моя палица булатная, когда по буйной голове твоей ударю!..
Ох, и взъярилось тут у Ильи ретивое неуступчивое сердце. Кровь горячая бросилась в лицо. Уста в гневе задрожали. Кажется, не обманула Муромца молва не наплела, а поведала молодец перед ним был не из приятных, не из самых обходительных.
Слова больше не сказали один другому, лютыми взглядами обменялись и, настегивая коней по крутым бокам, в чистом поле богатыри разъехались, чтоб через минуту в одном месте съехаться, на всем скаку сразиться.
Они остановились друг от друга за версту, не спешили коней вперед послать. Смотрели грозно, палицами поигрывали, мысленно к бою готовились. Прошла минута, прокричал в небесах пролетающий ворон. То был знак. Дрогнули кони. Взвились шелковые плети. И неистово застучали копыта по земле...
Стремительно неслись богатыри навстречу друг другу. Головы пригибали, прикрывались щитами стальными красными, палицы на отлете держали. А как съехались, палицы взметнули, со всей силы ударили. Загудели щиты в руках могучих, кони присели испуганные. Палицы булатные от чудовищного удара смялись, исщербились и посыпались мелкой стальной крошкой. Но друг друга богатыри не ранили.
Тут разъехались они во второй раз, сабли острые из ножен достали. Налетели один на одного, как беркут на беркута. Сшиблись сабельками только искры посыпались с клинков. Трех ударов не выдержали сабельки, обломились у самых рукоятей. И опять не ранили друг друга славные витязи, не сделали ни одной царапины.
Вот разъехались они в третий раз. Тяжело дышали, крепкие копья готовили, ловко подкидывали их в сильных руках из десницы да в шуицу, из шуицы да в десницу грозно глядели, мысленно к бою готовились. Тут в овраге темном рыкнул волк. То был витязям знак. Свистнули шелковые плети. Помчались кони, тяжелыми копытами сотрясая землю, потом обильным землицу поливая.
И копьями ударились могучие богатыри, все силы в удар вложили. Разлетелись на кусочки крепкие копья, отлетели в стороны треснувшие щиты; бунчуки славные, знаки доблести, пали в траву. Но друг друга витязи еще не ранили, опять не сделали ни царапины. Изумились только каждый из них силе противника. Ни тому, ни другому не привычен был столь долгий поединок, столь упорный соперник.
С кличем грозным соскочили с коней, схватились бороться, за плечи, за локти друг друга крепко взялись. Один старый, седой, с бородищей кудлатой, кряжистый, будто столетний дуб, тяжелый, как скала; другой молод, розовощек, русые кудри по плечам разметались, строен, как тополь, гибок, как угорь, и быстр, как ураган. Долго боролись, кулачищами пудовыми друг друга били. Ногами в землю крепко упирались. Всю траву вытоптали, камушки в муку истерли.
Времени больше не замечали. В первые сутки боролись богатыри с утра до вечера, на другие сутки боролись от зари до зари. А на третьи сутки порвалась у Добрынюшки белая рубаха. Оттого соскользнула у Ильи правая рука, и тут же подвернулась левая нога. И неловко упал старый казак на сырую землю, и от падения этого вздрогнула земля.
И Добрыня наш не зевал, соколом бросился на широкую Муромца грудь, выхватил из ножен острый булатный кинжал, быстрой молнией его над головой вскинул. Глядел на поверженного витязя, все примерялся, куда бы половчее ударить, чтоб потом на сердце ретивое посмотреть. А может, пугал Добрыня и вовсе не о том думал, может, ждал, что взмолится старый казак и чин по чину попросит пощады.
Однако не к Добрыне была Муромца мольба. Обратился Илья Иванович к Богу, к Спасу взмолился:
Уж ты, Господи, не оставь меня в сей злосчастный миг! Уж если смерть мне в чистом поле писана, то пусть эта смерть будет под грозный шум битвы, а не под крики глупых уток, не под свист сурков!.. Господи, ужели я помру в сём месте, возле заводей тихих, возле лягушачьих болот?..
Должно быть, от этих мыслей, от этих слов, от великого отчаяния силы у Ильи Муромца прибыло втрое. Рванулся он с земли, как разъяренный лев, и Добрыню отшвырнул на три сажени. Грозным коршуном прыгнул ему на грудь, руки заломил, кинжал булатный из ножен выхватил и нацелился вытащить на свет ретивое Добрынино сердце. Не пугал Илья Муромец, не ждал мольбы. Уже и руку для удара вскинул... Но вдруг вспомнил он вдову Амельфу Тимофеевну, вспомнил просьбу ее. И пожалел молодца. Хватки не ослабляя, спрашивает старый казак:
Ты скажи-ка мне, Добрыня, свое отчество.
А Добрыня ему в лицо усмехнулся:
Когда я на твоих старых ребрах сидел, то из коей ты земли, из какого города, не спрашивал, и отцом твоим и твоей матушкой не интересовался. Еще б минутку обождал да вспорол бы тебе белые груди...
Даже в поражении весьма дерзок был Добрыня Никитич. И подумал старый богатырь, что не похож Добрыня на хвастливого. Все хвастливые трусливы, а этот смел.
Ему сказал с сожалением старый казак:
Не хотел убивать смелого, да, видно, придется...
С этими словами он занес кинжал для удара. Но ухватил Добрыня Никитич руку, готовую разить. Да так крепко ухватил, что Илья Муромец ею пошевелить не мог. Долго смотрели в глаза друг другу. Становилось в них все меньше ненависти.
Наконец молвил Добрыня:
Хорошо, открою тебе отчество; расскажу про родного батюшку, поведаю про любимую матушку.
Ослабела при этом хватка старого богатыря.
Отдышался Добрыня Никитич и продолжал:
Батюшка мой Никита Романович княжил в Рязани шестьдесят годов. А родную мою матушку зовут Амельфой Тимофеевной. И на этом давай остановим наш спор, назовемся с тобой братьями крестовыми. Ибо мало чести двум русским богатырям, мнущим бока друг другу, целящим один другому в сердце кинжалом булатным!
Очень понравились Илье Муромцу эти мудрые слова. Встал он на ноги и Добрыне помог подняться. Тут же поменялись они своими золотыми крестами, обнялись, поцеловались. Затем Добрыня Никитич сказал клятву:
Ты будешь мне старший брат, я буду тебе младший брат!
И старый казак сказал клятву:
Будем мы ездить по чистому полю, друг за друга вступаться, как за брата крестового!
После этого сели на коней славные богатыри и поехали к стольному городу Киеву. Скоро приехали на широкий Добрынин двор, где их встретила с красного крыльца матушка Амельфа Тимофеевна. Увидела сына живым, невредимым отлегло у нее от сердца. Хлебом-солью встречала Илью Муромца-богатыря, а Добрыню своего ласковым словом встречала.
Старого казака брала за руку Амельфа Тимофеевна и вела его в светлую Добрынину горницу. Там садила его за дубовые столы, несла яства сахарные, несла питие медвяное. И пошел у них пир горой, и веселились они, пили, ели, старые деньки вспоминали три дня и три ночи.