В очень давние времена деялось это в татарской Большой орде...
Над рекой Итилем, что широка, как море, на холме высоком шелковый шатер стоял – желтый, яркий, блестящий – будто само восходящее солнышко. Посреди шатра золотой трон возвышался, покрытый красным-бархатом, украшенный камкой – тканью шелковой узорчатой – да с бахромой. А на троне царь татарский сидел Азвяк Таврулович – в халате стеганом китайском. Седые волосы в косицы заплетены; бородка жиденькая – кисточкой; усы реденькие – длинны, как у сома. Ноги у царя малость кривоваты были, зато в сапожки сафьяновые обуты, и попирали они дорогую шкуру тигровую – каблучок царский на рыжей переносице зверя стоял. Из-под ноги Азвяка пасть тигра скалилась. И трон, и роскошь, и эта пасть немало величия Азвяку придавали. Кто в шатер входил, тот и трепетал. Даже могучие татарские батыры, коим неведом был страх, при виде царя своего холодным потом обливались.
Царь Азвяк с утра суды судил, распри разбирал слуг и мурз. С правых брал деньгу, виноватых бамбуковой палкой наказывал – по спинам костлявым собственноручно их бил, по затылкам бритым охаживал. На усы бедняге наступит, чтоб не вставал, и колотит палкой по чем поподя. Очень любил царь татарский суды судить! Уж не царем – божеством себя тогда чувствовал. Что ни присудит – то и правильно!
К полудню кушать садился. Верными людьми себя окружал, барашка делил: кому сердце, кому печень бросал. Себе голову оставлял – разбирал не спеша, ковырял ножом кривым. Барашка жирным пловом заедал, брал плов щепотью. Айраном запивал.
За едой верных людей слушал. От них все новости знал, через них правил.
После еды царь Азвяк самых верных награждал – городами дарил. Щедр был, особенно к шуринам...
Василию-шурину город Плес подарил, Гордею – Вологду, Ахрамею – Кострому.
Дарил, приговаривал:
– Будьте построже в городах своих! От строгости легче править. Трижды казните, единожды помилуйте. Ни на кары, ни на подарки не скупитесь и жить будете изобильно, и верные люди вас будут окружать – одни бояться будут кары, другие подарков искать...
Эти шурины были довольны: подарил им Азвяк хорошие богатые города. Одного только не пожаловал подарком Азвяк Таврулович – щурина любимого Щелкана Дудентьевича. И не потому, что тот в чем-либо провинился, – просто дома его в тот день не случилось. Уезжал молодой батыр Щелкан за широкую Итиль-реку, за раздольные степи и леса русские в дальние земли литовские. Не в гости ездил в Литву молодой Щелкан, а ездил с войском, с угрозою; дани-выходы за двенадцать лет собирал. Выколачивал царские невыплаты. С князей брал Щелкан по сто рублей, с бояр – по пятьдесят; с крестьян – по пяти рублей. У кого денег не было, у того Щелкан дитя брал. У которого дитя не было, у того жену брал. А у кого жены не было, того самого забирал, если сразу голову не снимал...
Привозил Щелкан Дудентьевич в орду дани обильные: возов сорок сороков, а пленников – без счету. Радовалась богатствам орда.
А царь Азвяк вдвойне радовался: любимчика-шурина дождался и собранными данями доволен был.
Азвяк Таврулович Щелкана в шатер пригласил, на славу его угостил, подарил халат шелковый с драконами и коня ему красоты необыкновенной подарил – скакуна арабского – длинношеего, тонконогого, с маленькой головой, умного на диво, быстрого, как ветер, масти вороной. А с конем и сбрую пожаловал – любому батыру на зависть.
Принимал Щелкан дары, кланялся, челом касался кривоватых ног царских, халат на плечи накидывал, конем стройным восторгался, сбруей долго любовался... Но потом весь вечер скучный ходил.
Такую он думу думал:
"Хорош, конечно, конь, скакун арабский. Все сто рублей стоит. Но на базаре его не продашь. Подарок ведь царский! Седло кипарисовое, каменьями изукрашенное, и того дороже – стоит целую тысячу. Но на празднике ни на что его не променяешь. Нельзя, подарок ведь царский!.. Узде золотой вообще цены нет. Но другу ее не подаришь. Нельзя передаривать подарки царские!"
Спрашивает любимого шурина царь Азвяк:
– Что не весел, батыр, у полного котла сидишь? Кабы пуст был котел, понятно. И пиала твоя кумысом полна. Кабы она пуста была, понятно... Что еще нужно такому удачливому человеку, как ты? Поесть сытно, попить сладко, вдоволь поспать... ну девушку еще надо, красавицу луноликую ласковую. Самое главное у тебя есть – расположение государя!
Вздыхает Щелкан:
– Весел я, царь, господин мой! И котел полон, и пиала полна...
Но по-прежнему шурин любимый сумрачный сидел.
Опять спрашивает его царь Азвяк:
– Может, обидел тебя кто, скажи. Мы его быстро – в колодки, в ярмо! Мы его бамбуком по пяткам!..
Хмурится Щелкан:
– Нет, господин мой! Никто меня не обидел. Я обиды никому не спущу... Весел я, весел; полон котел и пиала полна. Недруга любого к земле пригну – добуду расположение государя.
А сам все сумрачным оставался.
В третий раз спрашивает его Азвяк:
– Может, батыр, подарками не доволен моими?. Скажи! Может, других хотел ты подарков?
Вздрогнул тут Шелкан, бросил на царя быстрый взгляд:
– Весел я, господин мой, весел! Как могу, недовольным быть столь щедрыми подарками?.. Правда, коня не продашь, седла не обменяешь, а узды другу не подаришь: следует век хранить дары царские... А так – ничего! Все хорошо! Разве что самой малости не хватает...
Вскинул голову царь:
– Какой такой малости?
Говорит Щелкан, глаза отводит:
– Ты, Азвяк Таврулович, шедрый царь! Другим шуринам своим города пожаловал: Василию – Плес, Гордею – Вологду, Ахрамею – Кострому! Пожаловал бы ты меня, шурина любимого, помощника верного городом Тверью – старым, богатым; пожаловал бы двумя братцами родимыми, удалыми Борисовичами...
Призадумался тут царь Азвяк:
"Город Тверь очень богат и славен! Не всякий царь имеет такой, а тут шурину отдать... С другой стороны, не у всякого царя есть такой шурин, чтоб даней-выходов по сорок сороков возов привозил да еще пленников без счету! И отдавать не хочется. Как быть?"
Крепко думал Азвяк Таврулович. Шурин любимый Щелкан Дудентьевич на него в ожидании смотрел.
И вот какая мысль явилась царю в голову:
"Я своему верному шурину прямо не откажу. Не дам ему повода для обиды. Я ему как бы испытание назначу – испытание невыполнимое. И откажется сам от богатой Твери Щелкан, позабудет про эту малость".
Говорит Азвяк Таврулович:
– Для такого удальца как ты, Щелкан Дудентьевич, мне и половины царства не жалко, не то что Твери. Но народ в той Твери очень уж неудобный – непокладистый, непокорный. То ропщет, то восстает. Ни днем, ни ночью спокоен не бывает. Держать такой народ крепко надо, со всей жесткостью. А у тебя, шурин любимый, боюсь, жесткости-то и не хватит!..
Уверенно сказал Щелкан:
– Не сомневайся, царь, хватит у меня жесткости. Потанцует под мою дудку богатая Тверь!
Улыбнулся старый Азвяк:
– Хорошо! А выдержишь ли испытание?.. Коли выдержишь, считай, твоя Тверь!..
Поднялся с ковра Щелкан:
– Выдержу испытание! Говори, господин мой, что делать мне! Все, что хочешь, за Тверь сделаю!..
"Посмотрим, посмотрим!" – посмеивается про себя хитрый Азвяк, а шурину говорит:
– Совсем простое мое испытание жесткости твоей! Как-то само собой на ум пришло. Не обессудь уж! Но коли не сделаешь, на меня не пеняй! – стрельнул глазами в молодого Щелкана, батыра удалого. – Сына своего любимого единственного Кара-Мурзу заколи над чашей, крови горячей из него побольше нацеди и при мне выпей... Тогда пожалую тебя Тверью старой и богатой, а также двумя братцами родимыми, удалыми Борисовичами!
Кивнул, зубами скрипнул Щелкан Дудентьевич, к себе домой сходил, Кара-Мурзу мальчишку притащил. Показывает его Азвяку:
– Узнал его, господин? Это Кара-Мурза?
– Он, – кивнул царь и побледнел.
"Неужто зарежет сына за Тверь? Ужель так жесток он и жаден?"
Мальчишке руки заломил, над чашею дугой его согнул Щелкан, ножом кривым ударил в сердце. Будто не слышал ни плача, ни мольбы. Спокойно кровь цедил.
Полчаши набралось...
И при царе Азвяке осушил чашу Щелкан. Губы рукавом вытер, засмеялся:
– Моя Тверь!..
Уж больше не лукавил Азвяк Таврулович:
– Твоя, твоя!.. Жалую тебя Тверью старой и богатой, жалую двумя братцами родимыми, удалыми Борисовичами.
Так говорил царь, а сам думал:
"Хорошо, что шурина любимого испытал. Теперь узнал его. Редкий зверь так жесток, как этот Щелкан. И если он сына своего заколол с такой легкостью, то и меня однажды с легкостью заколет, когда о троне возмечтает. Посему удалить его надо от трона. Вот и пусть едет в Тверь. Мне спокойнее будет!.. Ах, хорошо, что шурина испытал!"
И поехал жестокий Щелкан Дудентьевич в старинный и богатый город Тверь, и взял с собой всадников – крепких, меднолицых, свирепых – сорок сороков.
Братьев Борисовичей, князей молодых, из хором каменных выгнал. Сам князем сел. Править начал.
Народ непокорный этот хотел проучить, хотел отбить охотку у него роптать, отбить повадку непослушания. С утра судил Щелкан, а к вечеру казнил – и все правление!
Под правителем таким стонала и плакала старая Тверь. Тверь богатая умирала.
Судья Щелкан всех вдов бесчестил, девиц красных позорил, купцов грабил, мужиков порол, над обычаями надругался, над укладом домашним насмехался, веру православную притеснял.
Но не долго судьею сидел и правителем...
Роптала, роптала Тверь и не выдержала. Поднялись горожане стар и млад, поднялись беден и богат. На свитке длинном жалобу писали. И к братцам родимым, к удалым Борисовичам ту жалобу несли.
Просили братцев-князей:
– Вы, молодые Борисовичи удалые, вступитесь за нас перед правителем этим поганым. Пусть суд свой неправедный прекратит! Пусть вдов не бесчестит, не позорит красных девиц, пусть не грабит купцов, мужиков не порет, пусть к обычаю уважителен будет, над укладом домашним не насмехается, а веру православную не трогает... Очень уж лют этот Щелкан! Такой и мать свою, и сына не пожалеет.
И кланялись братьям Борисовичам горожане, и подносили им честные подарки – злата-серебра без счету, скатного жемчуга горстями.
Но отказались от подарков братья Борисовичи:
– Будет нам не в честь, не в почет народ обирать – брать подарки за то, что без подарков делать должны. А будут нам честь и почет, если со Щелканом проклятым договоримся.
Говорят им горожане:
– Тогда подарки Щелкану отдайте. Может, хоть оттого смягчится его жестокое сердце!..
Взяли братья Борисовичи подарки дорогие, пошли в свои хоромы каменные, в которых ныне Шелкан Дудентьевич сидел.
Вошли в дом князья-братья, на угол, в котором прежде иконы висели, перекрестились, правителю жестокому поклонились. Подарочки честные положили к его ногам.
Просили:
– Не обижай Тверь, Щелкан Дудентьевич! От притеснений уж ропщут горожане. Сегодня к нам пришли, а завтра в разбойники пойдут. Будет тебе тогда худо.
Посмеялся Щелкан, ничего не ответил.
Тогда еще говорят молодые братья Борисовичи:
– Не бесчесть, Щелкан, вдов, не позорь красных девушек, купцов не грабь, мужиков не пори; будь к обычаям уважителен, над укладом домашним не насмехайся... А особо тебя просим: не трогай веру православную! Многое стерпит наш народ, но поругательств над верой терпеть не будет... Живи в мире с богатой Тверью, и все она тебе даст.
Подарки принял Щелкан Дудентьевич. Так ответил:
– Я над Тверью правитель, я над Тверью и судья – как отец судья над своим сыном. Что захочу, то и сотворю! Захочу – бесчестить и позорить буду, захочу – грабить и пороть. Не уважать и насмехаться – это уж само собой! А веру вашу православную изведу. Церкви разрушу, монастыри сожгу, колокола поразбиваю, иконы топорами разрублю, золотые оклады на монеты перелью, а попов всех ядом потравлю, в глубоких ямах сгною... Вам князьям, коли недовольны будете, головы поотрубаю! – и стражникам своим крикнул Щелкан: – Эй! Воины! Гоните в шею князей Борисовичей! И наперед их спрашивайте, с чем ко мне идут. Если с подарками, принимайте, если с жалобами, плетью их угощайте. Мне с ними разговоры разговаривать недосуг! Давно уж пора новые суды чинить, вершить наказания...
Разозлились тут удалые князья, братья Борисовичи. Стражников свирепых за грудки ухватили – каждый по двое. Лбами их крепко столкнули, на пол бросили. Покатились бездыханные стражники. А Борисовичи молодые еще по двое схватили, тоже лбами стукнули. Раскололись, как орехи, головы поганых. Кровушка полилась обильно на цветастые ковры.
Побледнел тут от гнева Щелкан, за мечом потянулся. Воин известный, кабы меч он достал, много бед бы понаделал. Но не дали ему меча братья Борисовичи, руку перехватили. С лютым правителем быстро расправились: один Борисович Щелкана за волосы схватил, другой за ноги; и сильно потянули... Голову оторвали жестокому Щелкану Дудентьевичу.
Потом подняли кривые мечи стражников и во двор выскочили. Здесь всех батыров Щелкановых посекли – сорок сороков на нет свели.
Так от правителя злого Борисовичи славные освободили богатый город Тверь...
Когда в Орду к царю Азвяку пришли из Твери дурные вести, покачал головой хитромудрый царь, сказал:
– Следовало ожидать такого конца! Кто только берет и судит, кто не дает и не милует, – долго не просидит на троне. Такая очевидная истина!..