На святой Руси под славным городом Муромом, во селе Карачарове жил-был Илья по прозвищу Муромец. Славный это был человек: добрый, красивый. И не старый еще. Да вот беда: от рождения Илья сиднем сидел, от рождения не двигались у него руки-ноги. Даже не чувствовал он рук-ног. Родители Ильи простые крестьяне были, от земли, от пахоты жили. Каждый день спозаранку в поле уходили. А Илья дома сидел, в окошко глядел; дом Илья сторожил – хотя и сторожить-то особо нечего было, ибо бедно жила семья; старые родители без помощника мало успевали; трудились-трудились, а все не было достатка. Одним словом, бедовали.
Илья Иванович тридцать лет на печи сидел, на окошко глядел; все мечтал пособить родителям. Видел, как они старались для него; понимал – за тридцать лет ни единым словом не попрекнули, на судьбу горемычную не сетовали. Да все меньше успевали, старели родители.
Изо дня в день, из года в год сидел на печи Илья, на стены опостылевшие, в углы темные глядел. Душа на волю просилась. Уж забывать стал Илья, какая она воля. Когда малышом еще был, выносил его батюшка в поле, на камешек при дороге садил, на ветерок ласковый, под солнышко горячее. Да когда это было! И было ли? Не сон ли?
Тридцать лет сидел Илья, на тенета смотрел, с паучками и сверчками дружбу водил.
– Ах, судьба! Отчего ж ты мне такая досталась? За что ж ты надо мной посмеялась?
Оглядывал Илья Иванович, крестьянский сын, тело свое. Грудь его широка была: не грудь даже – поле колосистое. Плечи – на печи не развернуться. Ручищи крепкие большие – такими камни в муку перетирать. А вот – недержавые!.. Но более всего ноженьки подвели! На вид ноги – хоть куда, могучие ноги. А жизни в них нет. Ноги нехожавые!.. Хоть шилом коли, хоть огнем жги – все едино, не вздрогнут, не шевельнутся. И уж, видно, до старости не оживут.
Печалился Илья, что родителям не может помочь. Глазами, умом вроде все мог, а вот чтобы пойти да сделать, это слабо. Переживал очень, кусок в горло не лез – горьким кусок хлеба казался. Ох, как не хотелось Илье обузой родителям быть! А ничего не поделаешь, приходилось мириться.
Тяжело Илья вздыхал на печи:
– Вот судьба! Кто жить хочет, тому и не жить!..

Как-то раз ушли родители по обыкновению в поле. Оставили Илье хлеба каравай да кружку кваса. Денек выдался хороший, солнечный. Ветерок в окошко задувал, в садике птички щебетали, далеко за селом девушки пели песнь. Илья Муромец на печи тяжкие мысли свои перебирал, все про хворь и про хворь... потом про хлебушек думал – такой красивый, румяный, на листьях аира испеченный, – кажется, взял бы его рукой, погладил...
Вдруг говорит ему кто-то:
– Что ты сиднем сидишь, Илья Муромец, крестьянский сын? Поднимайся поскорее, принимай гостей.
Встрепенулся Илья, огляделся – откуда голос? А это, оказалось, три странника под окном остановились, три калики перехожих – благообразные такие седенькие старички. Глядят на Илью и светло улыбаются; в глазах ясных доброта, понимание. Одежка небогатая на них: рубахи белые до пят да шапчонки кособокие; на ногах лапти лыковые; подпоясаны калики грубыми веревками пеньковыми. В руках – клюки суковатые. Видал Илья и побогаче странников у окна своего. Да эти-то калики, верно, иных сокровищ ищут: не злата, не серебра. Оно известно: возвышенный муж от золота не слепнет, а истинный разум блаженствует у трона Господнего, в молитве видит смысл. Так и наши старички-страннички: без копейки в кармане, однако беспечальны.
Улыбаются калики:
– Может, оглох этот дородный молодец? Эй! Илья! Пробудись! Да слезай поскорее с печи. Иль прирос к ней, корни пустил? Гостей принимать будешь?
Тут опомнился Илья Муромец, заговорил:
– Да вы, видать, насмехаетесь надо мной, отцы уважаемые. Из недуга моего развлечение себе делаете? Коли имя знаете мое, так и знать должны, что уж тридцать лет я с печи не слезаю. Вижу, добрые вы люди, а слов ваших понять не могу.
Страннички друг на дуга поглядывают, перемигиваются:
– А что тут понимать? Как говорим, так и делай!.. Слезай с печи, крестьянский сын, отворяй ворота широкие, приглашай калик перехожих в горницу.
Пожал плечами Илья Муромец, думал разозлиться на этих странников, но очень уж он уважал пожилых людей, привык их слушаться. И на этот раз не решился возразить. Покряхтел-покряхтел у себя на печи, руками за край уцепился да на пол осторожно сполз... и на ноги встал! С минуту стоял Илья, глазам своим не верил. То одной босой ногой, то другой притопывал; руками себе колени ощупывал.
А старички за окошком, на Илью глядя, посмеивались:
– Он бы так еще тридцать лет просидел, кабы мы к нему в окошко не заглянули!.. Илья! А, Илья! Ты гостей-то собираешься встречать? Или ты совсем невежа?
Прослезился тут Илья Муромец, заулыбался. К двери поковылял, – за припечек рукою придерживался. Первые шаги с трудом давались, а во двор уже уверенней вышел. Думал по пути:
"Не простые это, видно, страннички. Да и не колдуны, не чародеи, – у тех иная повадка, повадка корыстная. На счастье мое забрели в места наши святые отцы. А может, и выше следует взять...Троица это! Кому-то троица в облике юношей прекрасных предстает, а мне вот предстала в виде старцев милосердных. О, Господи!.."
Отпер Илья-Муромец ворота, старцев во двор пропустил, в ножки им поклонился.
Усмехнулись странники:
– Экий сообразительный!.. Ну веди нас, Илья, в дом. Очень мы устали с дороги, отдохнуть хотим. Может, угощеньем каким нас пожалуешь, не откажемся. Проголодались весьма.
Провел Илья Иванович калик в горницу; усадил за стол широкий под самые образа. Чашки перед гостями расставил, ложки резные разложил. Потом спохватился, в печку заглянул, развел руками:
– Ах, вы, добрые мои отцы! А угостить-то мне вас и нечем! Бедно мы живем, пусты у нас чугуны и крынки... Разве что вот хлеба каравай на печи лежит да есть кружка кваса!..
Достал Илья Муромец хлеб и квас.
А калики и тем довольны:
– Это, мил-человек, лучшая еда!
Отщипнули старцы от хлеба по кусочку; по глоточку отпили, да, кажется, и не отпили, а только губы смочили. Кружку полную Илье вернули:
– Выпей, молодец! Тебе это сейчас нужнее.
Не посмел ослушаться Илья Муромец, кружку из рук старцев принял и выпил квас на едином духу. Да что-то странное с ним в тот же миг сотворилось: сердце вдруг сильнее забилось, руки-ноги будто силушкой налились. Илья-то и прежде ощущал в себе силы немалые, а тут и вовсе богатырем себя почувствовал – хоть сейчас иди и подвиги совершай.
А калики хитро так в глаза ему заглядывают:
– Что почувствовал ты сейчас, Илья?
Илья Муромец кланяется старцам:
– Я услышал в себе силушку великую.
Старцы опять спрашивают:
– А не теснит тебе эта силушка грудь?
– Нет, в самый раз!
Все допытываются калики перехожие:
– А что бы ты с этой силушкой стал делать, кабы осталась она?
Без раздумий ответил Илья:
– Сначала помог бы батюшке с матушкой, а потом бы пошел добрые дела делать да во имя Христово подвиги совершать!..
Кивнули старцы, пришелся им по сердцу сей достойный ответ. Сказали они:
– Теперь выслушай нас внимательно, Илья Муромец. Мы к тебе издалека пришли. Голова твоя разумная, сердце у тебя доброе, а душа – светлая. Это каждому на сто верст в округе ведомо... Будешь ты на весь свет прославленный богатырь – один из сильнейших. Знай: не писана тебе смерть в бою, посему не страшись со всяким богатырем в поединок вступать. Избегай только со Святогором богатырем сражаться – его ведь сама земля едва удерживает; также не бейся с Самсоном богатырем – на голове у него семь ангельских власов; не дерись и с Микулой Селяниновичем – его очень любит матушка земля и от всех напастей бережет; а еще уходи от поединка с Вольгой Всеславичем – тот если не силой тебя одолеет, так хитростью возьмет.
Все запомнил Илья Муромец.
А калики перехожие дальше учили:
– Нужен тебе, Илья, конь богатырский. Ты его по белу свету не ищи. Купи первого жеребчика, какого увидишь, и поставь его к яслям на три месяца. Корми жеребчика отборной пшеницей белояровой, не скупись. Конь тебе потом за все с лихвой отплатит. Как три месяца пройдет, ты три ночи жеребчика в садике прогуливай да в трех росах выкатывай. Потом к изгороди высокой подводи. Заметь: как начнет жеребчик через изгородь перескакивать – и туда, и обратно – считай, окреп; тогда уж выдержит тебя. И можешь ехать на нем, куда пожелаешь. Конь тебя не подведет...
Так сказали почтенные старцы и на образа поглядели. Вслед за ними и Илья на образа посмотрел, а когда обратно повернулся, старцев уж в горнице не увидел – будто растаяли они в воздухе. Да, непростые это были калики!..

Вышел Илья Муромец из дома, огляделся, исцелению своему чудесному порадовался, и зашагал по дороге в поле.
А время как раз к полудню близилось. Родители Ильи Муромца за работой тяжелой притомились, отдохнуть прилегли да заснули. Не видели, как сын их в поле пришел.
Огляделся Илья, а поле еще трудно полем назвать. Куда глаз хватало, лес раскорчеванный был: стволы могучие лежали, дымились обгоревшие пни, тут и там высились среди сучьев камни-валуны. Много работы старики-родители переделали, а работе и не видно было конца. Тяжело доставался им хлебушек крестьянский.
Эх, взялся тут Илья силу свою испытывать. Дубье-колодье по нескольку штук в охапку брал да в реку с крутого обрыва бросал; пни обгорелые с корнями выдергивал; камни-валуны ногами пинал, перед собой катил по десятку. Часа не прошло, все поле очистил богатырь. На работу полюбовался, чистому полю порадовался и домой пошел, не стал родителей будить.
Скоро проснулись батюшка с матушкой, собрались за работу тяжкую браться; на поле посмотрели, глазам не поверили. Почесал затылок старик:
– Вот так чудеса! Или я еще не проснулся?
Матушка головой качала:
– Кто же это нам помогать взялся? Ведь тут целому селу на месяц было работы. Или мы так долго спали?
Вышли на поле старики, следы осмотрели. Батюшка заметил:
– Один какой-то человек ходил. Истинный великан!.. Смотри, мать, нога у него в три раза больше моей. Нога как у Ильи нашего, но Илья-то тридцать лет сиднем сидит. И тяжел человек этот! Гляди, по щиколотку в землю проваливался.
Поскольку вся работа была сделана, отправились старики домой. Ворота распахнули, глядь, а по двору Илья расхаживает, мелкие дела доделывает: поленницу уж поправил, забор подновил, под угол избы камень подложил, залатал крышу, почистил колодец, баньку истопил, воды в избу наносил, садик выкосил, крылечко починил и прочая, и прочая.
Так в воротах и замерли старики-родители от изумления. А Илья на них поглядывает, улыбается:
– Маленько прибрался я тут во дворе.
Спрашивает отец:
– Как же это ты, сын, выздоровел вдруг? Что за целитель сумел тебя на ноги поставить?
Развел руками Илья Муромец:
– Проходили тут, батюшка, три калики перехожие, в окошко заглянули. Велели мне вставать. Я и встал. Потом меня нашим же квасом напоили, и влилась в меня силушка великая, богатырская. Сказали калики, быть мне воином славным.
Тут и матушка спрашивает:
– А поле не ты ли очистил?
– Я очистил. Что ж не очистить? Мне дубье-колодье с силой моей – что птичке перышко, что мышке колосок. Не заметил, как и очистил поле-то!..
Не могли нарадоваться родители чудесному исцелению сына.
– Вот и помощник нам, – говорили, – на старости лет.