Кто из князей-бояр, из богатырей-воевод, из купцов и прочих уважаемых людей от пиров-столований не устал, каждый день к князю Владимиру в гости ходил. Да не столько поесть-попить приходили гости, сколько новости узнать, о делах переговорить друг с другом да ударить по рукам, заодно государю выразить верноподданнические чувства – глядишь, наделы раздавая, вотчинами оделяя, и тебя, послушного, не забудет государь. Всегда многолюдно было на княжеских пирах.
И вот однажды на таком пиру, когда уж много речей было сказано, и кое-какие даже повторяться начали, когда уж всеми новостями обменялись честные гости и немного заскучали, решил князь общество развлечь.
Из-за стола поднялся Владимир, меж столами прошелся. И говорит такие речи:
– Много нас сегодня собралось здесь, христиане православные! Есть и богатые мещане, и купцы удачливые, все земли исходившие, все моря избороздившие; есть славные богатыри, охраняющие наш покой; есть бояре думные, поддерживающие наши начинания; есть князья, наши указы исполняющие, наши верные слуги!..
– Есть, есть! – кивали гости. – Почтенное здесь собрание! Все есть...
– Да, это хорошо, – хитро усмехнулся князь. – А вот есть ли среди вас такой удалой молодец, чтоб со мной не побоялся побиться о велик заклад?
– Как это? – насторожились гости.
– А вот как!.. С моей стороны велик заклад – сто рублей и еще тысяча. А со стороны доброго молодца заклад – буйная головушка!.. Коли вызовется такой удалой молодец, который от Киева до Чернигова и обратно доскачет меж заутреней и обедней, мой поклон ему и заклад великий – сто рублей да тысяча. Коли вызовется, да не успеет ко времени, – голова его с плеч!.. Итак! Есть у нас удалец такой? Есть у удальца верный товарищ конь?
Тут все примолкли гости на пиру. Оно, конечно, князь не поскупился, это верно! Сто рублей да еще тысяча. Велик заклад! Так и требует он заклад немалый – буйную головушку! А проскакать-то нужно девяносто верст туда и девяносто верст обратно за короткий срок. Где ж это успеть! Разве что на коне крылатом!..
Кажется, не было на пиру желающих голову под меч подставлять. Даже и пробовать не надо, коня мучить. Всем и без того ясно, что у князя не выиграть этот спор. И прятались гости друг за друга. Большой за среднего прятался, средний за маленького. А с маленького какой спрос!..
Да только одному человеку стыдно стало за этот общий страх. Честь свою, достоинство ронять не хотел! В тишине звенящей лавкой скрипнул, поднялся молодец.
Как на безумного посмотрели на него князья и бояре.
Сказал молодец:
– Я попробую, князь! Есть у меня конь – товарищ верный. До сих пор не подводил.
– Что за удалец? – спрашивали бояре у князей. – Чей это молодец?
Ответил кто-то из-за столов:
– Это Иван Гостинович. Его зовут еще Гостиным сыном.
Удивился даже князь желанию молодца. Уверен был Владимир, что не согласится никто биться с ним об заклад, спокоен был князь за свои денежки.
Переспросил государь:
– Ты попробуешь, молодец?
Кивнул Иван Гостинович:
– Ты меня не казни, государь, за слово мое дерзкое! Не своей волей я его сказал, а ты спрашивал. Коли некому с тобой об заклад биться, я побьюсь. Почему нет?.. Пусть с твоей стороны будет сто рублей и еще тысяча, с моей же стороны будет буйная голова.
Пожал плечами князь, велел казначею принести деньги и на стол положить. Принес казначей сколько сказано было.
И побились князь с Иваном об заклад – по рукам стукнули. За Владимира все бояре поручились; за Ивана Гостиновича поручились богатыри.
Нескучно стало князьям-боярам и прочим гостям. Было им о чем поговорить теперь. Остался вроде бы и князь доволен, да только что-то хмурился он едва приметно.
А Иван Гостиный сын домой отправился. Шел по улице, себя корил – спохватился уже. Вот ведь высунулся! Да поздно было!.. Пришел домой, в зеркальце посмотрелся:
– Вот, теперь не стоит и гроша твоя буйная голова! Высказался удалец, когда все разумники смолчали...
Потом пошел Иван на конюшенный двор. Сам тих, печален – тень, не человек. Обнял он коня своего Бурку косматого за шею, верному товарищу пожаловался:
– Бурка ты мой, Бурушко косматенький! Я, как последний дурак, досужих вельмож увеселяя, сам свою голову подставил под меч. Ударился с князем о велик заклад без всякой надежды на выигрыш. Не о деньгах я думал, а о чести молодецкой. Да, кажется, много позволил себе. Вернее всего голову можно сложить, честь свою спасая! Только сейчас пришла мне на ум эта очевидная истина... И не столько собой я на пиру похвастал, сколько товарищем верным, добрым конем. Князю объявил и гостям многим, что от заутрени до обедни сумею проехать меж Киевом и Черниговом дважды путь. А это два раза по девяносто верст...
Конь головой потряс, фыркнул, потом вдруг говорит человеческим голосом:
– Ты не печалься прежде времени, хозяин мой добрый Иван Гостинович! Не все так плохо, как тебе представляется. Однако прямо сейчас нам не выиграть спор. Подготовиться надо! Я тебя научу, Иван, как поступить!..
Очень удивился Иван Гостинович: прежде ни разу он не слышал, чтоб лошади говорили человеческим голосом. А его-то конь вдруг и заговорил! Говорил же он что-то разумное. Прислушался Иван, ибо речь поначалу не очень ясная была. Но быстро разговорился Бурка:
– Ты вернись, Иван Гостинович, сейчас к государю и проси у него трое суток сроку. Если даст князь нам трое суток на подготовку, считай – наш заклад! Ты поставишь меня, Иван, в стойло чистое, сукном обитое; будешь кормить отборной пшеницей белояровой, кормить досыта; а поить будешь меня сладкой водой медовой; и купать меня будешь сам по трем зорям утренним, и прогуливать по трем зорям вечерним...
Надеждой окрыленный, побежал Иван Гостинович обратно на княжеский двор. И просил удалец у Владимира сроку на трое суток:
– Надо, государь, подготовить коня.
Улыбнулся с сомнением государь:
– Готовь, не готовь – а себя, молодец, не перепрыгнешь!
Однако дал сроку князь – трое суток. Но не более! Напоследок прямо сказал:
– Как начнут служить заутреню воскресную в церквях, так во дворе княжеском начнут готовить плаху.
Ясно выразился!
Заторопился домой Иван Гостинович. Бурку косматенького в тот же день перевел в чистое стойло, сукном обитое, войлоками утепленное. И насыпал коню, верному товарищу, лучшей пшеницы белояровой; кормил его досыта. Потом поил сладкой медовой водицей. Купал по трем утренним зорям; щетками чистил коню бока, гребнями расчесывал гриву и хвост. По зорям вечерним верного конька прогуливал.
Очень изменился за трое суток Бурушка косматенький. До тех пор ребра торчали, а ныне сгладились бока. Силой конь налился. Шея будто длиннее стала, изогнулась красиво; выше поднялась голова. И в глазах задорный игривый блеск появился – некая дьяволинка!
Иван Гостинович коня своего не узнавал. Этакий стал его Бурушка красавец. Сам Иван подковывал его, кузнецам не доверял. Сам стойло чистил, конюхов не подпускал. А как случалось Бурке замарать в навозе белые чулочки, Иван платочка не жалел – вытирал верному товарищу чулочки.
Вот вышел назначенный срок. Иван Гостинович поднялся затемно, коня седлал не спеша. Всю сбрую тщательно пересмотрел, чтоб в мелочах не допустить изъяна; узлы и пряжечки проверил и все двенадцать шелковых подпруг – под каждую просунул палец.
И пошел в Божью церковь Иван Гостиный сын, Бурку за собой в поводу повел. Возле церкви подождал. Как увидел, что собрались священники, отцы духовные, служить заутреню воскресную, поклонился им и имя свое назвал. Кивнули ему священники в ответ, приготовления к службе продолжили. А Ивану больше ничего и не нужно: главное, что видели его священники здесь в этот ранний час.
Больше времени не теряя, отправился Иван Гостинович в путь. Священники службу начали. Нищие на паперти сидели, видели удалого молодца; видели они, как молодец ногу в стремя ставил, видели, как садился в седло. А уж как скакал удалец не видели, ибо скакал он быстрее ветра. Далеко в поле пыль столбом поднялась, а может, не пыль – дым; может, горело что-то. Буря там поднимается или пожар разгорается – так подумали нищие, забеспокоились, спрятались в церкви.
А это добрый конь скакал. Дороги-то он едва касался. Ясным соколом рвался под небеса. С горы на гору прыгал, как с обочинки на обочинку. Он долины перепрыгивал, как канавы придорожные, а широкие реки перелетал, как малые ручейки. Быстро до Чернигова домчал, возле Божьей церкви остановился.
Спрыгнул молодец с коня. Не привязывал Бурку, конюхам ничего не приказывал. Сразу в церковь Иван побежал. А там священники, отцы духовные, еще служат заутреню воскресную. Иван Гостинович Богу помолился, попам, отцам духовным, поклонился. И говорит такие слова:
– Отцы духовные, священники почтенные, напишите мне ярлык, скорую грамоту, что на заутрене у вас я, Иван Гостиный сын, был!
Удивились священники столь странной просьбе, ответили:
– Мы напишем тебе правду, добрый молодец! Что на заутрене ты не был, лишь под конец явился.
Улыбнулся Иван, кивнул. Хотел было сказать, что начало заутрени он в Киеве видел, но промолчал – не поверят священники. Написали ему отцы духовные, попы черниговские ярлык, скорую грамотку, поблагодарил их Иван и побежал из церкви, вскочил на коня. Пустился в путь обратный.
Так же быстро скакал Бурка, словно совсем не утомился. С горы на гору перескакивал – с горы укатистой на гору увалистую. Долины широкие меж ног пускал. Ясным соколом рвался к поднебесью. Быстро домчал до Киева!
Да так разогнался, так расскакался Бурка, что Иван его у церкви насилу остановил! Не привязывал коня, конюхам ничего не приказывал, в церковь побежал.
А Бурка разгоряченный стоял, пошатывался. Из ноздрей у него пламя вырывалось, из ушей дым столбом валил. Пот по шкуре стекал ручьями.
Вошел Иван Гостинович в Божью церковь, а там попы как раз собрались служить обедню воскресную. Но уж Иван больше не торопился. У обедни простоял, благодарил Господа за то, что от верной смерти его уберег, за то, что коня могучего быстроногого, верного товарища когда-то ему дал!
Как закончили службу духовные отцы, вышел из церкви Иван. Взял коня за шелковый повод и домой его повел; в стойло поставил, обитое сукном, войлоками утепленное. Насыпал Бурке пшеницы белояровой. А сам к князю пошел.
На широком дворе княжеском плаху увидел. Он на плаху ту бросил черниговские ярлыки. Вошел в гридницу.
Пир там новый был, но гости все те же сидели.
Говорит Иван Гостинович, к Владимиру обращается:
– Как мы бились об заклад, все я выполнил. Уложился в срок. Есть тому свидетельства!.. И теперь, государь, за закладом твоим пришел. Вели мне принести сто рублей и еще тысячу!
Похвалили богатыри:
– Ай да молодец Иван Гостиный сын! Слову своему хозяин! А значит, хозяин и голове...
Бояре засомневались:
– Нету ли здесь какой хитрости!.. Что-то слабо верится!.. Так быстро скакать... туды, сюды... Помните, три дня он просил? Коня хотел готовить! Может, не коня он готовил, а подменных скакунов на дороге расставлял? Так-то оно вернее – на перекладных-то!..
Вспыхнул гневом Иван Гостинович, но при князе не стал с боярами спорить. Да и не слышал еще, что скажет князь.
А Владимиру жалко стало заклада. Деньги-то немалые! Сто рублей да еще тысяча!.. Хоромы можно отстроить, а к ним терема, горенки, светелки, хлевы и амбары!.. И отдать ни за что? Может, и правда словчил этот молодец и успел на перекладных? А ты тут раскошеливайся!.. Великая досада была князю от таких мыслей.
Казначей уже поднялся, повеления ждал. Но посадил его на место Владимир и повел такие речи:
– Что ж, мы молодца проверили, теперь испытаем коня. Никуда не уйдет заклад. А как убедимся, что крепок этот конь, что перекладных не было, так я сам вместо казначея деньги отсчитаю...
– Сразу б деньги отдать, – ворчали богатыри. – Мы за своего Ивана ручались. Все без обмана!..
Бояре шипели на богатырей:
– Мудро решил князь! Он ведь не топор на плахе испытывать хочет, а коня!..
– Как же будем испытывать коня? – спросил Иван.
– Это просто! – князь боярину конюшему кивнул. – Есть у меня триста злых молодых жеребцов. Ты, удалец, своего конька в поле выпусти. Я же выпущу своих жеребцов. Как начнут жеребцы твоего конька кусать, рвать на части, значит, слаб этот конь и не мог так скоро обернуться. Значит, и с твоей стороны обман, и обнять тебе тогда плаху. А ежели отобьется твой конь, получишь заклад – весь до копеечки!
В печали великой, в кручине злой вернулся домой Иван Гостинович. Да прямиком в конюшню пошел, в ноги коню повалился. Товарищу верному жаловался:
– Милый мой Бурушко косматенький! Не держит слова князь, не хочет отдавать залога. Новые испытания тебе измышляет, а мне не верит. За князя бояре горой, за меня же богатыри стебелечками... Триста злых жеребцов выпускает на тебя князь. Чтоб растоптали Бурку, закусали, разорвали на части!.. Разве ж справиться Бурке с целым табуном?
Тут тряхнул гривой Бурка косматенький, фыркнул и заговорил человеческим голосом:
– Ты не печалься, мой добрый хозяин Иван Гостинович, и не кручинься. Это разве служба – против жеребцов выстоять? Это разве беда? Не придумал бы князь чего потруднее!..
Тогда воспрянул духом Иван Гостинович и выпустил Бурку в чистое поле. Сам следом побежал, хотел посмотреть, что будет. Держался от коня в отдалении.
А Бурушко косматенький посреди чистого поля стал и спокойненько себе травку жует, изредка по сторонам поглядывает.
Скоро и князь выпустил своих жеребцов: на краю чистого поля вдруг туча показалась, туча черная грозовая; гром загрохотал. Да не туча то была, а табун жеребцов злых, и не гром то был, а топот копыт. Быстро жеребцы бежали, вороные все, дикие, дьяволы. Скакали, ржали пронзительно; от злобы друг друга покусывали, хвосты кверху держали. Глаза же у них были кровью налитые. Над табуном пыль клубилась...
Бурушко косматенький не очень-то испугался! Добрый конь, старый конь! Не таких жеребцов видывал. В иные поры и сам дьяволом был.
Налетели жеребцы на Бурку нашего, стали кусать его, стали лягаться. Да все в голову метили, да все на кусочки разорвать хотели.
Рассердился тут добрый конь, очень разъярился. Как заржал, так ветер поднялся; как ударил в землю правой ногой, так задрожала матушка-земля. Оттого далеко-далеко за полем расшатались великаны-дубы, ветвями кривыми друг с другом сцепились. А в озерах вода всколыхнулась и выплеснулась из берегов. Древние курганы в степи осыпались.
Устрашились черные княжеские жеребцы – повалились на землю мешки овсяные. А конюхи, что за табуном издалека приглядывали, от ужаса едва живы стояли, а которые и в землю зарылись головой; другие плакали, на колени падали, к небесам руки воздевали, кричали друг другу о светопреставлении.
Бурушко же косматенький как ни в чем не бывало вернулся домой. Запустил его Иван в стойло чистое, пшеницы насыпал белояровой, сладкой водицы дал медовой. Сам к князю отправился.
Говорил Владимиру Иван Гостиный сын:
– Бурка косматенький мой испытание выдержал. Вели, государь, заклад принести.
Богатыри похвалили:
– Хороший конь! Добрый конь!..
Но опять засомневались бояре:
– Видно, конюхи глупые оказались и не тех послали в поле жеребцов. А может, глухие эти конюхи: не все правильно расслышали. Вот и получилось нетрудное для твоего Бурки испытание...
Ухватился Владимир за эту мысль, конюхов позвал, стал им выговаривать. Потом грозился очень и тех конюхов трепещущих прогнал с глаз долой.
А Ивану говорил князь такие слова:
– Правы бояре оказались. Половина конюхов моих – глупы, а другая половина – глухи! И не тех они послали в поле коней. Есть у меня, молодец, в конюшне другие тридцать жеребцов. Пусть они испытают твоего Бурку косматенького. Коли закусают его и на части разорвут – считай, вскрылся твой обман. Тогда и с головушкой буйной тебе расстаться. Плаха ждет. А коли устоит твой товарищ верный, отдам тебе заклад. Ничего с деньгами-то в казне не случится. Не прокиснут деньги-то!..
– Отдать бы надо заклад, – опять ворчали богатыри. – Ручались мы за Ивана. Не обманывает он!..
Тут бояре прямо взвились:
– А мы что! За князя не ручались? Или полагаете, что обманет князь?..
Пошел Иван Гостинович домой еще печальней прежнего. Буйну голову повесил, которой теперь, верно, грош цена, а может, и того меньше. Ясные очи потупил в матушку сыру-землю. Шел, очень кручинился, на себя пенял:
– Дурень ты, дурень! И не оскорбляют тебя подозренья в нечестности! А всего-то ты хотел отстоять честь молодецкую. Поделом тебе! Будет наука: не Ивану – так другим удальцам. Чтоб не бились об заклад с князьями, чтоб не верили бояр поручительству. Спорить на равных можно лишь с равным.
Как домой пришел Иван Гостиный сын, в горницу не заходил, сразу в конюшню направился. И поведал Бурушке косматенькому о своей беде, и еще сказал такие слова:
– Видно, быть тебе, Бурка, на части разорванным злыми жеребцами, а мне на княжеском дворе без головы лежать!.. Считай, видим мы друг друга в последний раз!
Но не очень-то печалился конь, пшеницу белояровую пережевывал, хвостом помахивал. Потом и говорит человеческим голосом:
– Не кручинься, хозяин добрый Иванушка Гостинович! С пшеничкой белояровой да с водичкой медвяной постоим за себя, не рассыплемся. Справимся и с этими жеребцами! Невелика служба – службишка всего! А вот не придумал бы князь чего-нибудь потруднее.
Повеселел Иван Гостинович, выпустил коня в чистое поле. И опять за ним следом побежал. В рощице затаился. Очень знать хотел, что же будет.
Выпустил и князь своих жеребцов. Еще злее прежних были они и намного чернее. Как прискакали в поле эти жеребцы так будто ночь опустилась среди дня. Ни проблеска света в небе не было, как не было пятнышка белого на этих жеребцах. Пыль стояла завесой сплошной, заслоняла солнце...
Стали эти жеребцы Бурушку косматенького покусывать, стали копытами в него бить; растоптать норовили. Глазами злыми вращали, белые зубы скалили.
Тут рассердился Бурка – прямо осердчал. Встал на дыбы, заржал громко; оттого ветер поднялся, разметал гривы черных жеребцов. Как ударит здесь Бурушка правой ногой в землю. Задрожала от этого матушка-земля. Будто по воде, волны побежали по чистому полю. Где-то далеко-далеко повалились крепкие вековые дубы. Озера под землю ушли, а реки вспять потекли.
Устрашились жеребцы вороные, поскакали прочь. Да земля так качалась, что не удержались на ногах злые жеребцы, повалились, как один, мешки овсяные. Вскакивали, бежали и опять падали все тридцать княжеских коней. А конюхи от ужаса едва живы были. Кто из них глухой был, тот разум потерял; кто со слухом был, тот оглох; кто болтлив был, тот речь потерял. Кто на коне сидел, тот упал, шею свернул; кто на земле стоял, тот охромел. Досталось им изрядно...
А Бурка косматенький опять, как ни в чем не бывало, домой прибежал да прямиком в стойло – пшеничку кушать. Стоял, хвостом помахивал, гривой потряхивал.
Иванушка Гостинович с предчувствием дурным на княжий двор отправился. И не обмануло предчувствие. Сидел князь мрачный средь пирующих гостей. Зубами скрипел государь, желваки на щеках играли. На Ивана Гостиного сына исподлобья Владимир посмотрел.
Взгляд такой доброго ничего не предвещал удалому молодцу. Но страхи пересилил Иван Гостинович, князю, как положено, поклонился. Такие слова молвил:
– Вот опять я пришел, государь! Выдержал мой Бурка и это твое испытание. Тем явил новое свидетельство честности моей! Где ж заклад? Прикажи, Владимир, казначею отсчитать сто рублей да еще тысячу. И закончим скорее этот спор, понеже все более напоминает он некую усобицу!..
Похвалили богатыри:
– Хорошо сказал, удалец! Всем нам урок преподнес, единственный постоял за честь молодецкую...
– Все слова, слова... – отозвались хитрые бояре. – Цену знаем словам, сами можем наговорить с три короба! От Киева до Новгорода можем слов наговорить. Нет от них никакого проку!.. – на Ивана пальцами показали. – Лучше б молодец этот о головушке своей побеспокоился. Ибо не кончились еще испытания честности его!.. Государь наш премудрый глухих конюхов изгнал, но остались подслеповатые. Опять все перепутали и не тех жеребцов в чисто поле послали. Потому легким получилось и это испытание для Бурки косматого...
Здесь сбежала тень с лица Владимира, стал он, как и прежде, ясноликим. Подхватил лукавые речи бояр:
– Выгоню и этих конюхов! Пригрелись бездельники в княжеских конюшнях! Богадельню при палатах государевых устроили убогие!.. Конечно же, не тех они послали жеребцов. А есть у меня три жеребца подходящих. Выпущу их сегодня в поле. Коли Бурку твоего, Иван, не затопчут они, на куски не разорвут, так и быть, поверю, Гостинович, в твою непреложную честность! Тогда и заклад тебе выдаст казначей. От заклада не убудет, если он еще немного под замком у меня полежит.
Покачали головами могучие богатыри:
– Заклад надо бы отдать...
– Вот еще! – вознегодовали бояре. – Этак каждый начнет биться с князем об заклад. Много сыщется героев! А казна-то одна! Да не безразмерная... Деньги любят скупой кошелек!
– То-то и оно! – вздохнули богатыри.
Закручинился Иван, запечалился. Совсем расстроился. Побрел домой. Глаза в землю опустил, а дороги не видит. Идет, со своей головушкой прощается:
– Как ухватит тебя палач лихой за светлые кудри да поднимет над собой. В глаза мертвые, в глаза незрячие заглянет, посмеется. В корзину бросит... Было светлое чело, станет гнилая капуста. Ох-хо!
Воротился домой Иванушка Гостинович. Тихо на конюшню ворота отворил. И коню, товарищу верному, который ни разу не подводил, жаловался:
– Ты мой маленький конек Бурушко косматенький! Погляди на ясно солнышко в последний раз. Закусают, растопчут тебя злые княжеские кони – три ужасных черных жеребца. А потом и мне предстоит дороженька недлинная – от порога до плахи. Моей головушке предстоит дорога подальше – в страшной корзине до ближайшей мусорки...
Отвечает Бурка:
– Не горюй ты так, добрый мой хозяин! Может, обойдется все... И не так страшны жеребцы княжеские! Знаю я этих трех жеребцов. Первый конь – старый конь, мне названый брат. Второй конь помоложе – синегривый он. Третий конь совсем молодой – кровей он заморских... Не бойся, Иванушка Гостинович, выпускай меня в поле!
Выпустил Иван Бурушку косматенького, сам тихонько следом пошел. Посмотреть хотел, что же будет. За камешком степным спрятался.
Скоро и князь выпустил трех своих жеребцов. А первый-то жеребец был молодехонек и дик; черен был, как вороново крыло. По полю бежал, туда-сюда бросался, на дыбы вставал – силушка била через край. А второй-то жеребец посерьезней был: могуч, тяжел, спина широкая, бедра крутые, копыта – что ведра, зубы – с куриное яйцо. Прямо бежал, грозно смотрел. А третий-то жеребец – седым-сед.
Как увидели эти злые жеребцы Бурушку косматенького, так набросились на него, стали его кусать, стали копытами бить, с трех сторон обступили. А Бурка как бы отбивался сначала нехотя, хвостом отмахивался – будто мешали ему оводы травку покушать, – потом же очень осердился. Шею вытянул, заржал пронзительно. Тут и ветер поднялся, начал травы высокие трепать. Бурка ногой в землю ударил, да не то чтобы очень уж сильно бил – так, для острастки. Но содрогнулась земля, едва под конем не проломилась, как лед бывает проламывается в начале зимы.
Устрашились княжеские кони. Молодой жеребец иноземных кровей сразу убежал – только его и видели. И не скоро нашли! А второй жеребец – синегривый и могучий – посмелее оказался. Страх пересилил свой и опять на Бурку накинулся. Тогда изловчился Бурка, зубами схватил синегривого за хребтину и крепко ударил его о матушку сыру-землю. Из жеребца злого и дух вон!.. Третий конь – седым-седой – видя такие дела, нашему Бурушке поклонился и сразу покорился. И говорил он такие речи:
– Уж я-то постарше тебя, Бурка, буду! Но ты нынче в самой силе, в могучем теле. Мне с тобой никак не справиться. Потому будь ты мне старшим братом, а я тебе младшим буду.
Пожалел его Бурушко косматенький, побежал домой – прямиком в стойло, к пшенице белояровой еще силушки нагуливать.
А Иван Гостиный сын к князю направился.
Но, кажется, очень не хотел Владимир со своими денежками расставаться. Он о кошельке заботился больше, нежели о доброй славе дома своего. Так ведь выходило!.. Видно, предпочитал государь на мешке с деньгами сидеть, чем на сияющем престоле справедливости.
Опять не отдал князь заклада. Новое придумал испытание:
– Ты, Иван Гостиный сын, конька своего выпусти нынче в поле, а я позову удалых, добрых молодцев. Дам я молодцам арканы шелковые, велю Бурушку ловить. Коли поймают они Бурку, срублю твою голову тотчас! Коли не поймают, – получишь заклад. Это мое последнее слово!..
Пришел домой Иван Гостинович и говорит своему верному товарищу такие слова:
– Хоть и сказывает князь, что это последнее слово его, а что-то не очень верится. Видно, не успокоится Владимир, пока голову не срубит мою! Пустая наша затея – бесчестного честно победить!..
Согласился Бурка косматенький:
– С хитрым надо хитростью бороться!.. – потом вот что придумал добрый конь: – Давай, Иван Гостинович, вдвоем в чисто поле выйдем. Ты надень старую шубу кунью и где-нибудь недалеко прогуливайся. Как придут в поле удалые молодцы да начнут меня арканами ловить, я к тебе побегу, добрый мой хозяин. Ты же руку правую из рукава затяни. Я схвачу тебя тут за правый рукав и оторву его от шубы. Это должно напугать и князя и бояр. Скажут они: “Бурка косматенький – весьма свирепый конь! И надо держаться от него подальше. А может, и вовсе оставить в покое!" Так мы и выиграем спор, и получим заклад.
Выпустил Иван Гостинович Бурку в поле. Сам побежал в дом, разыскал на чердаке старую кунью шубу, затем вслед за конем отправился.
Глядит Иван, а удалые добры молодцы уже ловят Бурку – арканы шелковые в него бросают. Но Бурушко косматенький хитер, молодцам не дается: то вправо, то влево бросается – арканы мимо летят. То остановится Бурка, то так быстро побежит, что землица из-под копыт комками разлетается. В другой раз на месте Бурка волчком закружит, на малом пятачке траву вытопчет. Зубы покажет, заржет-засмеется... Невдомек было молодцам, что игрался с ними Бурка; полагали молодцы, что они Бурку ловили. А конь уж повернулся, на молодцев грудью прет, страх нагоняет. Разбегаются молодцы, ругают коня и меж собой переругиваются, арканы свои дурацкие над головой крутят. Князь в сторонке злится, бояре молодцам советы дают: “Справа заходи! Заходи слева! Лови его не бойся! Конь ведь это, а не медведь!"
Так поразвлекся маленько Бурка, с молодцев спесь сбил и побежал к Ивану Гостиновичу, что чуть поодаль в старой шубе куньей красовался. Сначала рысью Бурка бежал, потом наметом пошел. Ах, что это был за бег! Ах, что за галоп! Такого галопа еще не видывали князья и бояре. Конь-красавец стрелой летел, в струнку вытянулся...
Молодцы остановились, руки опустили. Бояре рты поразевали. Конь быстрее ветра бежал...
– Куда это он? – спросил князь.
– Хозяина увидел! – показали бояре. – Вон он! В шубу вырядился...
Подбежал тут Бурка к Иванушке Гостиновичу, за рукав его ухватил да так сильно дернул, что шубу с Ивана сорвал, хозяина своего доброго на землю опрокинул. Через мгновение же рукав от шубы оторвал. Громко ржал, копытом стучал грозно. На князей и бояр глазом косил.
Испугались тут князья и бояре – тоже в шубах стояли. Воскликнули Владимировы поручители:
– Что у коняги этого на уме?
– Ой, братцы, злой это конь! Поглядите, что он с хозяином своим утворил!..
– Он едва не убил своего хозяина!
– Он ему руку оторвал!..
Князь Владимир тихонько молвил:
– Этот Бурка и с нами так может поступить.
Захныкали бояре:
– Не пора ли нам, государь, за стол? Что-то зябко стало в поле. Ветерок какой-то нездоровый!.. А косточки-то у нас старые...
И поспешили князья-бояре во главе с Владимиром с поля убраться, за стенами палат белокаменных спрятаться. А слуги проворные дело свое знали – чередой бесконечной блюда с закусками несли на столы.
Иван Гостинович Бурку в конюшню отвел, задал косматенькому пшенички и к Владимиру пошел.
Как появился Иванушка в палатах, притихли бояре. Кушали, глаза прятали.
Сказали богатыри:
– Видели мы нынче твоего коня, Иван Гостинович! 3натный конь, норовистый! Уважения требует!.. Не зря мы, брат, ручались за тебя и твоего верного товарища, который никогда не подводил... – здесь засмеялись. – Руку-то не оторвал он тебе?
А бояре молчали; ложками работали, хлебушек щипали.
Поклонился князю Иван:
– Государь Красное Солнышко! Испытания выдержал мой Бурка косматенький. Спор решен! И вот они сидят поручители. Вели же, князь, укатить плаху со двора – мимо нее ходить жутковато. И вели казначею нести заклад – сто рублей и еще тысячу. Думаю, в казне твоей за двенадцатью замками, за семью печатями деньги эти не убыли, не прокисли...
Делать нечего, вздохнул князь. И так прикинул, и сяк... Никак не открутиться! На бояр взглянул. Но молчали по-прежнему бояре, глаза отводили. Не хотели больше в поле выходить, не хотели любоваться на бешеного коня, не хотели рисковать рукавами...
Велел Владимир казначею отдать заклад, а слугам велел укатить плаху.
Как вернулся домой Иванушка Гостинович, так не в горенку, а в конюшню велик заклад понес, к ногам Бурушки косматенького монеты высыпал. И так много было монет, что засыпали они Бурушкины белые чулочки.
Коня за шею обнимал, обещал Иван:
– До конца дней своих, Бурка, будешь в чистом стойле стоять; до конца дней будешь пшеницу белояровую кушать и воду медовую пить. Сослужил ты, Бурушко, все тяжелые службы, не подвел. И заклад этот твой по праву!

Не просто так, любезный читатель, рассказана сия старина! Кому-то послушать ее любопытно, а кому-то и полезно весьма. Необязательность и скаредность – едва ли не худшие из пороков. Немало от них происходит зла.