Жил на Руси охотник славный по имени Суровен, сам из Суздаля. Как в лес отправится этот Суровен, так, знай, вслед ему телегу посылай. Он наполнит ее дичью за один день. Как поедет в степь охотник Суровен, так тоже вслед телегу посылай – птицей битой наполнит ее до краев. А как сядет в лодку Суровен да пойдет по рекам, озерам плавать, рыбу из лука стрелять, – тут уж телегою не справишься, дюжину телег посылай да народ созывай рыбу чистить, пластать, пересыпать солью.
Лучше этого Суровена, не было охотника на Руси.
Вот отправился однажды Суровен Суздалец в поле. Лук тугой разрывчатый, как водится, прихватил, колчан стрел каленых взял: гладких, как застывшая смола на древе, острых, как ивовый лист, прямых, как солнечный луч, – стрелы эти долгими зимними вечерами строгал-выстругивал Суровен, вымачивал, высушивал, песком натирал, крыл клеем... Каждой стрелочке имя давал, каждую стрелочку любил, как невесту, а они ему верностью отвечали.
Ехал по полю славный охотник, вглядывался в небеса, добычу высматривал. Да только все не видел добычи. Удивлялся, под ноги смотрел. Не находил следов дичи. Показалось, будто крылья захлопали позади, птица какая-то развернулась круто. Оглянулся Суровен, не увидел птицы. Опять за спиной где-то оказалась птица, каркнула как будто. Прислушался охотник: нет, не каркнула – крикнула человеческим голосом:
– Не будет тебе нынче охоты!..
Или показалось? Птицы-то не видел... Может, колдовство какое? Известно, не переведутся на Руси колдуны.
Задумался Суровен Суздалец: действительно, полдня уж по полю ездит, а ни следочка не увидел на земле, ни малого птаха не приметил в небесах. Ругнулся с досады.
Но упрям был охотник Суровен да горделив. Даже не укладывалось у него в голове, чтобы он, стрелок непревзойденный, да с охоты пустым вернулся. Чтобы пальцем показывали на него, чтоб посмеивались втихомолку?
– Этому не бывать! – сам себе говорил Суровен. – Целый день буду ездить... Два дня, три дня буду охотиться, но добуду какую-нибудь дичь!
И ездил Суровен по полям, по лесам целых три года... Но ни гуся не подстрелил, ни лебедя, ни малого серого утеночка. Будто заговорен был неким колдуном. Уж и злился Суровен, и над собой смеялся, и на хитрости пускался – коня кружил, следы путал, ездил задом наперед, назывался другим именем – ничего не помогало! Тогда подумал охотник, что, может, это не он заговорен, а нивы да угодья возле Суздаля. И поехал подальше в чистое поле, в те места, где и не бывал никогда. Ехал, нахлестывал коня по крутым бедрам. К сердцу своему молодецкому прислушивался. Горячилось молодецкое сердце.
Ох, как далеко заехал Суздалец, меткий стрелок! Места ему открылись дикие, безлюдные. Ни дороженьки на сто верст кругом, ни поля возделанного, ни жилья! Но и дичи не видел наш Суровен. Удивлялся:
– Вот ведь угораздило! Что ж мне теперь – всю жизнь без охоты? Но как не может без пахоты пахарь, как без торговли купец не проживет, так и охотнику без охоты – погибель!..
Вдруг видит Суровен: далеко впереди посреди поля дуб сырой стоит – старый дуб, кривой, раскидистый. Ветви толсты, широки. Что ни ветвь – то дороженька. А каждая дороженька вьется в небеса.
На дубу черный ворон сидит. Крупная это была птица! Сидит ворон, чернью глазом на охотника косит, клювом перья чистит. Да глаз не птичий у него – внимательный, строгий, пронзает до глубины, ощупывает душу. Не глаз – судьба!
Вспомнил Суровен, как три года назад крылья хлопали позади него, вспомнил, будто карканье слышал.
– Не этот ли ворон мне охоту испортил! – крикнул Су- ровен. – Не по его ли милости я три года по полям кружу, покоя не знаю?
Ответил вдруг ворон человеческим голосом:
– Мало ли колдунов на Руси! – и нахохлился.
Разобиделся на него Суровен Суздалец, разозлился не на шутку. Выхватил лук из-за спины, выхватил и стрелочку из колчана. Споро прицелился.
Перепугался тут ворон. С лапы на лапу переступал, туда-сюда поглядывал – спрятаться-то некуда. Да и не улететь! Лучший охотник перед ним.
Взмолилась вещая птица:
– Не убивай меня, добрый охотник Суровен Суздалец! Что тебе толку от старой птицы, какая корысть в твой дом? Пух и перья только размечешь по чисту полю да кровушку мою пустишь по сырому дубу – в сырую землицу. Съесть меня не съешь. Разве что чучело сделаешь. Да кому оно нужно?..
Призадумался Суровен: верно говорит ворон – ни печали, ни радости от погибели его. Только дуб кровью пачкать, только портить стрелу!..
Но все целился Суровен, птицу пугал. Забавлялся. Хоть этим думал сердце остудить.
А ворон еще говорит:
– Не убивай меня, молодец!.. Лучше я про диво тебе расскажу – про такое дивовище, что все обиды свои забудешь и вместе со мной подивуешься...
Опустил лук Суровен Суздалец, спрятал стрелу:
– Рассказывай!
Поудобней устроился на ветке ворон и вот что поведал:
– Если поехать тебе, доброму молодцу Суровену Суздальцу, на юг, на Полдень по чистому полю, по раздольицу, да ехать, не останавливаясь, тридцать дней, да доехать до далекого синего моря, то встретить тебе там на морском берегу грозного Кумбал-царя, по отчеству Самородовича. Знай, охотник, уж три года ждет тебя царь Кумбал, ждет с татарами и уланами. Хочет он тебя погубить, острыми саблями изрубить. Было видение ему, а может, злой колдун за спиной крыльями хлопал, не то каркал, не то человеческим голосом говорил, напророчил: не видать Кумбалу царства своего, не сиживать на троне, пока Суровен дичь не подстрелит иль пока биться не придет... А диво-то самое вот в чем! Ты, Суровен, дичь не подстрелишь, пока царь Кумбал не увидит царства своего, пока на трон не сядет. Порочный получается круг! Пошутил над вами колдун неизвестный... Как вырваться из круга, тебе подскажу: поезжай, Суровен, к Кумбалу и сразись с его войском...
Поблагодарил ворона Суровен молодой. Возле дуба не задерживался. Повернул коня на юг, на Полдень и поскакал по чистому полю, по раздольицу. Конька своего удалого по крутым бедрам нахлестывал, пятками сжимал бока.
Тридцать дней скакал Суздалец, не обманул ворон. Да с каждым днем все более разъярялся под всадником конь, да сердечко молодецкое все более разгоралось. На тридцатый день почуял Суровен, запахло морем – водорослями и рыбой. Подобрался в седле, все чаще в даль вглядывался...
Наконец увидел море – синюю полоску. А перед полоской увидел холм, а на холме огромное войско в ожидании стоит, стяги на ветру развеваются, колышутся черные бунчуки. И воинство все черно: от солнца и ветров задубели лица. Глаза воспалены – красные; губы растрескались. Плечи мохом поросли... А впереди войска – царь Кумбал на вороном коне. Глядит на Суровена, будто огнем прожигает. Борода у Кумбала до земли, усы – до пояса, брови – до плеч были. Кольчуга за три года поржавела, и сабля покрылась ржавчиной, рыжей стала.. Конь едва в землю не врос.
И царь, и витязи его – великаны. Отчество у Кумбала Самородович. А мать его, наверное, была гора. Царь в матушку уродился. Войско же его – могучие утесы... Те исполины были племени татарского – гордого, отважного, многочисленного.
Но и Суровен был не слабак. От Востока до Запада плечи, ноги – кряжистые дубы, грудь – скала, кулаки – что валуны во поле... Одним словом, соль земли русской.
Говорит царь Кумбал, насмехается:
– Ужель за три гола ты дичь не подстрелил, охотник? Ужель следочка не разглядел в поле?
Отвечает Суровен:
– А у тебя, у царя, шея одеревенела? Оглянуться не можешь, чтобы царство увидеть свое? Или сил уж нет, чтоб на трон взобраться?
Пустая это была перепалка. Быстро поняли недруги, что пора пришла за дело приниматься.
И погнал Суровен Суздалец коня на несметные полки царя Кумбала. И полки сдвинулись, навстречу пошли. Под горой, на берегу моря синего сошлись противники, начали битву.
Стрел пустили могучие татары целую тучу. Но отмахнулся от них Суровен левой рукой. Копья метнули Кумбаловы витязи – будто гроза налетела. Но отмахнулся от копий Суровен правой рукой. Тогда палицы кинули в него богатыри. А Суровен голову пригнул, и пролетели палицы мимо, вреда ему не причиня. Попадали на землю палицы, сотряслась земля.
Тут и ударил Суровен Суздалец в гущу войска татарского, врезался в него на всем скаку. Так и посыпались богатыри в разные стороны, как осколки разбитого горшка. Не смогли остановить разгневанного молодца. А уж он средь полков крутился, и направо и налево бил. Где проедет, там тысячу витязей задавит конем – промнет улицу. А где станет да со всего плеча размахнется, да от души приложится – там площадь образуется. Ежели обернется и ногой пнет – там уж готов проулочек...
Видит царь Кумбал, плохи дела. Видит, тают его славные полки, будто полешки березовые в костре сгорают. А русскому витязю хоть бы что.
Говорит Кумбал-царь своим воинам:
– Не простая, видно, птица в поле показалась. К куреню подлетала синичкою, а в окно вломилась свирепым медведищем. Начудил, напроказил добрый молодец; полвойска татар моих в поле положил, – здесь махнул бунчуком Кумбал Самородович, крикнул клич: – Отходим на поприще, отважные витязи! Отходим достойно, татары, уланы!..
И здесь закатилось за море солнышко. Кончился первый день битвы.
Однако уж нелегко было успокоиться славному охотнику Суровену Суздальцу. До самого утра он по степи ездил, разгоряченное, разгневанное сердце остужал. Но так и не остудил: к утру оно опять стало разгораться, к битве готовиться.
Также и татары эту ночку не спали. Хитрый царь Кумбал приказал им рыть рвы глубокие, насыпать валы высокие да ковать железные частоколы. Рук не покладая, трудились воины. Гору земли перекопали, целый лес копий для частокола выковали. Царь Кумбал на их работу поглядывал, радовался, приговаривал:
– Вот Суровен этот, собака, с утра поскачет и во рвы обрушится. А конь его боевой на частоколы брюхом напорется. То-то радости нам будет! То-то праздник придет! В наше царство вернемся, сядем на трон. А Суровена в клетку посадим, в подземелье упрячем. Будет там охотник известный у нас охотиться на мышей и крыс!..
И трудились витязи без сна и отдыха. С сабельками в битве не выстояли, теперь кирками махали, каменистую землю перелопачивали.
Едва солнце взошло, слышат татары и царь Кумбал – откуда-то гул доносится. Головы подняли, глядят – а это уж Суровен Суздалец злой к ним во весь опор скачет. Обрадовались витязи, предвкушали зрелище. На валу высоком собрались.
Разогнал коня русский богатырь – никогда так быстро не скакал! Оттолкнулся конь от землицы, птицей полетел. А Суровен сидит в седле, посмеивается, кулаками машет. Ох, сейчас до татар доберется!..
Через первый ров его Бог перенес...
Через второй ров его конь перевез...
А в третий-то ров богатырь и рухнул...
Рухнул, чуть все кости не переломал. На самое дно в беспамятстве свалился и лежал недвижно. А татары ликовали наверху. Кличи кричали, стучали щитами, потрясали над головой кирками и лопатами. Завалили медведя!..
Спрыгнули витязи Кумбаловы в ров – две тысячи смельчаков. Навалились на Суровена Суздальца, бока ему помяли; потом, втащили наверх. Смотрят: в себя приходит богатырь. Схватили его покрепче. Одна тысяча на левой руке повисла, другая тысяча – на правой. Держат, смеются; ждут, когда откроет пленник глаза.
Вот очнулся Суровен молодой, поглядел вокруг себя. Что и как, увидел. Не стал вырываться, горько усмехнулся. И говорит:
– Вижу, смерть моя близка. Ничего не поделаешь! Одолеешь ли силу, когда она – действительно, сила?..
– Вот он как заговорил! – отметил царь Кумбал. – Чую, близится развязка; чую, вернется кто-то домой.
А Суровен еще говорит такие слова:
– Так уж вы, гляжу, стараетесь, татары да уланы, так уж крепко меня держите! Столько, вижу, рвов нарыли, валов насыпали!.. А смерть моя, полагаю, получится бестолковая. Радости мало кому принесет... Ну десять, ну двадцать витязей увидит мою погибель. А другим не видать желанного зрелища!..
– Что-то не поймем мы твои речи, – сказали татары и уланы. – Поясни, что у тебя на уме.
– Да просто все, как Божий день! – вздохнул Суровен Суздалец. – Вы меня с пользой казните, чтоб каждому из вас и развлечение было и наука. Вы, татары и уланы, кто росточком поменьше, – те поближе станьте; а кто повыше ростом, тот станьте подальше. И всем будет видно, и всем будет слышно. Я же смерть приму с удовлетворением: не зря жил, с пользой помер.
Понравилась татарам и уланам эта мысль. Действительно, решили они, – у хорошего хозяина все в дело идет. И даже смерть, выходит, может пригодиться.
Послушались татары совета, выстроились. Те, кто росточком поменьше, стали к Суровену поближе, а те, кто повыше ростом – стали подальше. Потом примолкли все и смотрели: что же дальше будет.
А дальше вот что было...
Поднялся на ноги могучий Суровен Суздалец, с одной руки, с другой руки тысячи воинов Кумбаловых, как муравьев, стряхнул. Переполоху этим наделал!.. Поймал за ноги богатыря покрупнее да принялся этим богатырем направо-налево помахивать, татар и улан попугивать... Так расходился, так разгорячился – страх! Сотнями головы сшибал: сначала – тех, кто росточком поменьше; потом настал черед тех, кто повыше ростом был. Клал их на землю рядами: рядочек маленьких, рядочек больших. Будто траву косой косил!.. Где пройдет богатырь – там уж улица; куда повернется – проулочек; а где на месте станет – площадь образуется.
И не унять было богатыря...
Взмолился тут Кумбал Самородович:
– Ой ты, молодец добрый, Суровен Суздалец! Не круши, не ломай мое царство, пощади моих богатырей!.. Лучше будь ты мне, охотник удалой, названым братом. Я открою тебе палаты, полные золота. Я отдам тебе конюшни с лошадьми великолепными. Я отдам тебе в жены любую красавицу. Не губи царство, не расшатывай трон!
Но не слушается его Суровен Суздалец, расправу дальше вершит; вершит и царю выговаривает:
– Что-то мягок ты стал, Кумбал-царь, дружелюбен! Мнится мне, неспроста это... Видя смерть, отговариваешься, в братья набиваешься да сулишь мне горы золотой казны, да табуны лучшие, да красавицу невесту....
Победителем ехал домой Суровен Суздалец. Коню под ноги глядел, всякого зверья следы видел. К небу очи поднимал, видел летящих гусей и лебедей. Лук разрывчатый доставал добрый молодец, накладывал на тетивочку стрелу каленую да постреливал, пока домой ехал. Дичью весь обвешался Суровен Суздалец, славный богатырь.